Имена Надежды Низовкиной и Татьяны Стецуры гремели в Бурятии в начале 2010-х, их правозащитные акции вызывали удивление, негодование, восхищение, ярость. В общем, все, кроме равнодушия. Низовкина и Стецура проводили протесты против силовых структур, причем подходили к делу креативно. За это были посажены в СИЗО и приговорены к уголовным штрафам. Как сейчас живут известные правозащитницы? И что они думают по поводу всех недавних событий в Бурятии?
Стецура-Низовкина – о Дмитрии Баирове, митингах, конфликте Хамбо ламы и главы Бурятии, силовиках и «Джокере»
фото: МК в Бурятии
Татьяна Стецура, Надежда Низовкина.
Я жду от мужа правозащитной деятельности
- Про вас сейчас говорят: «Да они остепенились!». Насколько это слово может к вам подойти? Учитывая, в том числе, недавнюю свадьбу Татьяны?
Татьяна Стецура: Теоретически любой может остепениться – и правозащитник, и бывший заключенный. Но мое замужество странно называть остепенением в плане того, какого человека я выбрала. А выбрала я своего подзащитного.
Дело было такое. Пограничное управление ФСБ заказало в 2016 году строительство конюшни, а потом отказалось заплатить за работу - предпринимателю из Кяхты Игорю Тимофееву. Игорь обратился ко мне за помощью. Мы прошли несколько арбитражей в Бурятии, Чите, Иркутске. Сейчас дело находится на рассмотрении в Верховном суде в Москве. В процессе мы много общались, ездили в командировки на суды, выстраивали линию защиты. Игорь интересовался моей правозащитной деятельностью, проявлял сочувствие. Ситуация сплотила нас. И мы стали мужем и женой. На текущий момент я жду от Игоря проявления солидарности с моими правозащитными ценностями и такой же деятельности. Он готов к этому.
Татьяна Стецура на акции в защиту суверенитета Украины. 2014 год. Фото из личного архива
- Надежда, а вы остепенились?
Надежда Низовкина: Я гражданский поэт и пишу гражданскую лирику, выступаю как критик и как редактор. И вкладываю свои методы борьбы - в литературу. Каждое мое слово пропитано гражданской позицией. Например, у меня есть баллада «Дом, который пошел под снос», я рассматриваю снос исторической застройки в центре нашего города как преступное явление. Я дипломант Волошинского конкурса, лауреат Этигэловского фестиваля. Это все публичные площадки, которые могут использоваться и как агитационные.
- То есть, вы ушли в агитационную литературу?
Н. Н.: Я бы не сказала, что ушла. У нас всегда на митингах звучали речевки, которые я писала.
- Мне особенно эта запомнилась: «Мы не ставим молча свечи, если нас бросают в печи!».
Н. Н.: Принято считать, что если человек пишет гражданскую поэзию, то это плохой поэт. Например, Демьяна Бедного сейчас называют однодневным агитатором. Коммунистический служака, который ради партийных благ стал писать. Это совершенно несправедливо. Активная гражданская позиция не может портить стихотворение. Скорее, уход в чистую литературу может выхолостить творчество и лишить его энергии.
Надежда Низовкина на всероссийском совещании российских литературных критиков. 2018 год. Фото из личного архива.
- Вас обвиняют в том, что ваши стихи «слишком злые» …
Н. Н.: Я постоянно сталкиваюсь с тем, что в моих стихах находят агрессию по отношению ко всем государственным органам. Например, есть стихотворение «Любимые враги», которое начинается фразой: «Когда мы победим, то выстроим тюрьму». Она в свое время вызвала много ожесточенных споров. Но у меня в творчестве нет ни малейшей агрессии. Если я пишу агрессивные слова, я вкладываю их в уста персонажей. И эти персонажи могут духовно развиваться, могут менять свою позицию, могут противостоять другому персонажу.
- Вы отделяете себя от своего лирического героя?
Н. Н.: Безусловно. Но мои противники эту агрессию находят. Думаю, что абсолютно то же самое произошло с Александром Габышевым. Он выражал свою гражданскую позицию, не испытывая при этом эмоциональной ненависти. Просто добивался своих целей, согласно убеждениям. Но Габышева захотели дискредитировать, поэтому в его мотивах обязательно найдут эмоцию личной ненависти.
Достаточно не предавать друг друга
- Если уже мы заговорили про Габышева… Мне интересно ваше мнение по поводу сентябрьских протестов в Улан-Удэ. Надежда, вы же участвовали во втором легальном митинге? Почему? Вы стали коммунисткой?
Н. Н.: Никто из нас к коммунистам не примыкает. Мы присутствовали на митингах для оказания юридической помощи. Я защищаю на протяжении долгого времени всех протестных деятелей Бурятии и понимаю – юрист не должен ограничивать себя стенами суда. Нужно быть с народом. На протестах и митингах могут происходить более жесткие нарушения прав человека, чем в суде. И мне, как юристу, нужно там быть, заниматься просвещением и использовать данную трибуну. Коммунисты – другая политическая сила. Но они являются нашими подзащитными. Этого довольно.
- А важно ли протестующим договориться? У них разные идеологии, разные убеждения…
Н. Н.: Не обязательно, чтобы люди идеологически совпадали по всем статьям. Пункты их программ отличались и будут отличаться. Когда оппозиция победит (а такой момент когда-то настанет), противоречия еще больше обострятся. В Москве мы наблюдали это на оргкомитетах гражданского движения. На всех этих заседаниях шла жесткая, практически парламентская борьба. Как будто оппозиция уже победила. Как будто она заняла Госдуму и Кремль. Но пока этого не произошло - достаточно не предавать друг друга.
- Если оппозиция придет к власти… А каким вы видите идеальное будущее России?
Н. Н.: Это будущее без армии, без спецслужб, без ФСБ. Это мирное государство, которое уничтожит все оружие и перестанет его производить. Россия перестанет заниматься перерасходом товаров народного потребления и созданием нового пластикового мусора. Появится общество не потребления, а духовного созидания.
Т. С.: Надежда забыла сказать про свободу слова. Это самое главное.
С Борисом Немцовым на заседании политсовета Солидарности. 2010. Фото из личного архива
- А есть ли государства, близкие к этому? Без полиции и ФСБ? И с абсолютной свободой слова? Я не помню ни одного.
Н. Н.: Есть небольшие племена, ведущие полудикий образ жизни. Они не имеют всех этих структур.
- Надя, вы же не хотите, чтобы мы вернулись к первобытному строю?
Н. Н.: Такой образ жизни может быть либо у очень дикого, первобытного народа, либо у очень цивилизованного. Дикий этап мы уже прошли и вернуться к нему не можем. Идем к цивилизации.
Человек бунтующий не смеется
- Вы знаете, я смотрю на вас и думаю, что вы и участники последних протестов в Улан-Удэ – два немножко разных мира. Как сильно поменялся образ правозащитника в Бурятии?
Н. Н.: Правозащитники во всем мире поменялись, во многом благодаря интернету. Сейчас при первом прессинге ты можешь включить телефон и выйти в прямой эфир. Это придает людям смелости. Еще 10-15 лет назад такого не было, каждый был наедине сам с собой со своими страхами. Он не мог опираться на немедленную поддержку медийного сообщества.
Мы с Татьяной, конечно, отличаемся от большинства оппозиционеров. Мы критикуем само законодательство и конституционный строй в России. А протестующие останавливаются на критике конкретных проблем, конкретных силовиков, конкретного полицейского произвола. Они считают, что есть какие-то плохие полицейские, которые не очень вежливо их задерживают. Или плохие мэры, чиновники, главы республик. Но это узкий подход. Надо бороться против цензуры как глобального явления, против самого наличия спецслужб. Все эти признаки тоталитаризма надо вывести из правового поля. Большинство с этим не согласно – оппозиция считает, что так слишком радикально и опасно.
- Кто такой Дмитрий Баиров?
Н. Н.: Мы никогда с ним не имели никакого дела. Это темная лошадка, неизвестно еще, как себя проявит. Если вспомнить Навального, он был тоже совершенно темной лошадкой. А потом резко стал лидером протестного движения.
- Вы смотрели фильм «Джокер»? У многих зрителей в Бурятии возникли некоторые ассоциации…
Н. Н.: Да, определённые ассоциации вспыхивают, во всяком случае, у меня, как у непосредственного участника протестных событий. По опыту знаю, что порой у митингующих в самый болезненный момент – угрозы со стороны обывателей, жестокие задержания – в чертах лица возникают гримасы неконтролируемого смеха. Это лишь гримаса боли, страдания, сдавленных рёбер. Эти кадры идут в газеты с подписью «вот клоуны». А в жизни человека не было и не будет ничего более серьёзного, чем подобные минуты. Человек бунтующий не смеётся. Даже если смеются над ним – до поры до времени.
- Ваше отношение к поведению силовиков на площади Советов?
Н. Н.: На площади Советов была очень небольшая группа людей. При них не было агитационных материалов, отсутствовал даже карманный микрофон. То есть, это не публичное мероприятие. И начались внезапные действия обезумевших силовиков. Конечно, они не обезумели в прямом смысле слова, а получили приказ. С нашей точки зрения, преступный приказ. Силовики осуществили провокацию против мирного населения, заставив население им сопротивляться. Сейчас я плотно занимаюсь административными делами некоторых задержанных.
- А что вы думаете по поводу резких высказываний Хамбо ламы в адрес Алексея Цыденова?
Т. С.: Непускание Хамбо ламой кого бы то ни было на порог дацанов противоречит основам буддизма. Особенно обращает на себя внимание политический момент, в который эти высказывания звучат – момент низкого рейтинга Цыденова после его посещения митинга в парке Юбилейном. То есть, тогда, когда ругать главу стало модно и популярно. Я не сторонник нынешних бурятских властей, но стоит признать, что Цыденов проявил определенную личную смелость, явившись на враждебно настроенный к нему митинг. Как бы то ни было, такое право на жесткий остракизм имеет только народ.
- Как вы считаете, какие настроения сейчас царят в Бурятии? Успокоилась ли ситуация?
Н. Н.: Не успокоилась. Это похоже на процессы, которые в 2011-12 происходили в Москве. Резкий послевыборный всплеск протестов, Болотная площадь, проспект Сахарова. И потом все перешло в нелегальную фазу. Сейчас в Бурятии происходит то же самое. Сначала народ прибегает к легальным митингам. Но они уже слишком массовые и будут перехлестывать и выходить за рамки закона. Это вполне может закончиться отставками в наших высших эшелонах. И вполне возможно, что некоторые должности займут представители протестного движения.
На словах чиновники нам сочувствуют. Но только на словах
- Татьяна, вы уже год работаете юристом в компании «ЭкоАльянс». Как вы попали в организацию, к которой весь Улан-Удэ относится, мягко говоря, недружелюбно?
Т. С.: Меня пригласили как правозащитника, как человека, который точно не предаст и будет готов к жесткому противостоянию со всем чиновничьим аппаратом. И мне было важно, чтобы «ЭкоАльянс» занимался не только вывозом мусора, но и его сортировкой. Это реализуется. Все идет очень сложно, но в сентябре мы запустили в Улан-Удэ мусороперерабатывающую станцию, которая до этого простояла в законсервированном состоянии восемь лет.
- А почему сложно? Кто вам мешает?
Т. С.: «ЭкоАльянс» находится в стадии становления, реформа только началась. Чиновники нам сочувствуют и стараются не мешать. Но это на словах. А на деле – подают иски, по которым мы должны попасть в долговую яму. Ведь компания, которая обязана ликвидировать все свалки в республике, обречена на банкротство. Одно дело, когда проводятся аукционы, в которых можно участвовать. И другое дело, когда весь наш бюджет мы должны пустить на ликвидацию свалок, а потом ходить и догонять эти деньги с правительства. Тяжелая логика. Региональный оператор – это не благотворительная организация. Работать до бесконечности в убыток никто не может.
- Как происходит ваше общение с чиновниками?
Т. С.: Чиновники у нас не любят разговаривать вживую. Поэтому часто с ними приходится общаться путём деловой переписки. И проявлять много терпения.
Н. Н.: А они проявляют много агрессии.
- То есть, они помнят и знают, кто вы такие?
Т. С.: Конечно, знают. Чиновники не изменили своего отношения ко мне. Но моя позиция аргументирована, и им приходится с этим считаться.
- В ваш адрес позволяют негативные высказывания?
Н. Н.: С их стороны это уже опасно. Лет 10 назад власть еще надеялась, что мы с Татьяной надолго окажемся в тюрьме или будем уже физически ликвидированы, или эмигрируем. Всего этого не произошло. И теперь они видят нас и понимают – дело предрешено.
- Вас боятся?
Н. Н.: При виде нас чиновники испытывают страх – они понимают, что им сейчас напишут жалобу или выложат что-то в интернет. Но это идет власти на пользу.
Т. С.: И чиновники начинают прогрессивно мыслить. У них не всегда есть возможность следовать нашим рекомендациям или исполнять наши требования, но это заставляет их задуматься.
Можно выйти из психбольницы и не превратиться в овощ
- Вы за время своей правозащитной деятельности пережили очень много всего – от тюрьмы до спецприемников. Думаю, каждый такой этап для вас был своеобразным закаливанием. Что закалило вас больше всего?
Н. Н.: Наибольший укрепляющий эффект на меня произвела психбольница (в 2012 году Надежда несколько дней провела в психиатрической больнице им. Ганнушкина в Москве, это случилось после того, как она вышла на Красную площадь с плакатом «Лубянка должна быть разрушена». – прим. авт.). Она показала, что можно сохранить достоинство в том месте, куда все боятся попадать. Даже самые радикальные правозащитники считают – тюрьму переживем, колонию переживем, но нельзя попадать к психиатрам, поскольку они человека превращают в овощ. Оказалось, что можно выйти оттуда и быть обогащенной новыми знаниями и новым опытом. И не превратиться в овощ.
Стецура и Низовкина узнали на себе все прелести тюремной системы.
- Вас пытались там сломать?
Н. Н.: Безусловно. Мне вчинили срок в полгода - используя откровенную дезинформацию, что я пыталась броситься под полицейский автомобиль. Предлагали - если я вступлю в диалог, то ничего этого не будет. Я сказала: «Сами решайте. Хотите выпустить – выпускайте, хотите держать – держите. Проблемы нет. Мне интересно, я наблюдаю за вами». И через два дня меня отпустили.
Т. С.: Это при том, что наблюдать Надежде было не так просто. На время процесса у нее забрали очки (у Надежды Низовкиной зрение минус 4,5 – прим. авт.).
- Таня, а вас что закалило?
Т. С.: Когда я начинала правозащитную деятельность, у меня были какие-то общие принципы. Например, что армия – это плохо, а все полицейские – очень нехорошие люди. Когда я прошла через всю систему – от ОВД до УСФИН - я увидела, что там тоже есть люди, которые сохранили человеческий облик.
Н. Н.: Плоха сама система. Но среди людей, которые в ней работают, есть те, кто проявляет сочувствие. Например, в 2009 году стоял остро вопрос – возбуждать или нет в отношении нас уголовное дело. Тогда нами занимался следователь Куницын, и он делал все, чтобы до этого не дошло. Но потом дело передали другому следователю – и мы получили возможность сравнить.
Слушать в камере «Серебро» и жечь спички
- Расскажите, чем сейчас занимается экс-судья Ирина Левандовская? (в 2011 году Левандовская приговорила Низовкину и Стецуру к уголовному штрафу в 100 тысяч рублей за возбуждение ненависти к ФСБ, МВД и ФСИН. На следующий день в интернете появились фривольные фотографии Ирины – а через месяц ее уволили за нарушение профессиональной этики – прим. авт).
Н. Н.: Она следователь по особо важным делам. Но особо себя не проявляет.
Т. С.: Кстати, в ходе процесса Левандовская не выказывала к нам никаких неприязненных эмоций. Это далеко не самый плохой судья из тех, кто попадался на нашем пути. Правда, это не значит, что она проявляла к нам сочувствие.
Н. Н.: А я еще хочу заметить, что мы не выкладывали в интернет ее фотографии. Не имели таких технических возможностей! И не знаем, кто «автор» публикации. Известно, что это кто-то из группы сочувствующих журналистов, которые ходили на процесс. А еще известно, что эти фото были в открытом доступе ВКонтакте. И в период следствия они никого не интересовали. Но после нашего приговора вдруг появились. Очевидно, что сам процесс лишения звания судьи был явно придуман спецслужбами для того, чтобы показать, что мы не такие уж героини, которые самоотверженно пошли в тюрьму. А наоборот – подленькие людишки, которые взламывают чужие аккаунты и копаются в чужой жизни.
- А как вы встречали Новый год в СИЗО? Уж наверняка не думали, что так получится.
Н. Н.: 31 декабря 2010 года нас задержали возле дома, мы шли на митинг, где были организаторами. Привезли в суд и предложили дать подписку о невыезде. Мы всегда отказывались ее давать и отказались в этот раз тоже. Подписка – это мера, которая препятствует командировкам и поездкам по правозащитным делам. И нас взяли под стражу. Посадили по одиночным камерам. В новогоднюю ночь мы имели возможность прислушиваться к салютам и думать о том, что Россия когда-нибудь будет свободной.
Т. С.: У меня в камере еще работало радио, там играла песня группы БИ-2 «Серебро». Мне казалось, что это очень символично. И была еще коробка спичек. Такой вот элемент салюта.
- А вы были бы готовы пройти через такие испытания опять?
Н. Н.: Конечно. Мы прошли такие университеты, что будем только рады изнутри понаблюдать, как изменилась пенитенциарная система.
Если варишь борщ – то большую кастрюлю сразу на неделю
- Кто вы друг для друга? Можно ли вас назвать друзьями?
Н. Н.: История нас сделала неразделимыми. И уже разделить не получится. Мы не подруги, мы соратники.
Т. С.: В стандартном смысле слова, мы не являемся друзьями. Подруга – это человек, с которым можно посидеть, поговорить, как правильно делать маникюр или как собирать детишек в школу. Это совсем не то.
Н. Н.: Нам некогда заниматься такими мелкими житейскими вопросами. Если мы встречаемся, то заняты правозащитными вопросами.
Т. С.: Наши отношения построены на дисциплине и на требовательности друг к другу.
Н. Н.: Мы имеем право потребовать друг от друга быть стойкой, быть верной, дисциплинированной, не совершать политических промахов, не проявлять слабости.
- А что такое для вас быт? Он имеет значение?
Т. С.: Если варишь борщ - то сразу большую кастрюлю на неделю.
Н. Н.: Мы, безусловно, женщины опрятные. Не похожи на классических нигилисток – в одной руке сигарета, в другой бутылка. Дома идеальный порядок. Иногда только, после задержаний, в углу может скопиться паутина.
- Как к вашей деятельности относятся родители?
Н. Н.: Сначала родители считали, что это молодежное сектанство, максимализм. Потом они осознали, что эта непрерывная деятельность, и никак они ей помешать не смогут. Стали интересоваться, в определенной мере сочувствовать.
Т. С.: Сочувствие связано с переживанием за нашу судьбу. Поэтому не стоит ждать от них героических признаний и действий.
Н. Н.: Мы всегда относились к родителям как к народу. А народ – это такая непросвещенная масса, которой надо объяснять, что происходит. В определенной мере родителей мы просветили. Но мы все так же не посвящаем их в детали того, что делаем. Сейчас мы очень редко видимся. Мои родители в разводе, мама живет в Нижнем Новгороде, отец – в Московской области. Родные Татьяны живут в Калининграде. Я видела последний раз маму лет десять назад – во время уголовного процесса она приезжала послушать приговор. Татьяна побывала у своих год назад в служебной командировке.
- Хочу спросить напоследок, почему вы не уехали из Бурятии? Кажется, для этого было столько возможностей…
Н. Н. Бурятия - не только моя родина, но и край, за который я несу моральную ответственность. Символически это храм свободомыслия, в который мною заложен кирпичик. Бурятия, её столица - это в идейном смысле мои детища, которые были разбужены моим голосом и ждут от меня преданности. Оставить их - значило бы подтолкнуть население республики и города к откату назад, в сонное обывательство и болото страха. Став представителем своей родины, надо оставаться им до конца.
Т. С.: Могу добавить, что для меня Бурятия дорога особым менталитетом не наглых обывателей, а робких и традиционно воспитанных, внимательных к просвещению земляков. Чтобы его ощутить, достаточно проехаться в нашем трамвае, где непременно несколько пассажиров читают живую, бумажную книжку. Сколько раз они так вот читали наши газеты. Такой народ точно заслуживает верности.
Карина Пронина, МК
https://nad-niz.livejournal.com/42911.html
![[sticky post]](https://www.livejournal.com/img/icon_sticky.png?v=11043 "[sticky post]"){kind=icon}
lyzakov_pavel — публикации В ПОДДЕРЖКУ Майдана и последующих перемен в Украине;
